Не так давно поделились со мной ссылкой на статью В поисках позитива... Ну такая статья... своеобразная... Я решила скопировать ее сюда и добавить свои комментарии курсивом.

Андрей Молодых 15 января 2014

Почему приезжий не может быть лучше шведа

В Скандинавских странах есть свой моральный кодекс — закон Янте. Это десять правил, которые определяют взаимоотношения в обществе и отношение к чужому. Русские эмигранты говорят, что успеха в демократической и толерантной Швеции можно достичь, только следуя этим правилам.

Для справки о законе Янте из википедии:

Закон Янте (норв. Janteloven) — устойчивое выражение для объяснения скандинавского менталитета. Свод правил, сформулированный писателем Акселем Сандемусе в романе «Беглец пересекает свой след», изданном в 1933 году, согласно которому общество не признаёт права своих членов на индивидуальность^[1].

Действие романа происходит в вымышленном городе Янте, населенном в основном рабочими, для которых главной ценностью является социальное равенство. Оно обеспечивается сводом неписаных правил, любая попытка нарушить их наказывается общественным презрением. Писатель утверждал, что прототипом Янте был его родной город Нюкёбинг.

Подобный общественый феномен есть не только в Скандинавии. В английском он называется Tall poppy syndrome. Суть в том, что люди в своей массе стараются унизить, принизить, раскритиковать и т.п. своих более талантливых, успешных «соседей».

Поэтому не совсем понятна привязка этого закона к эмигрантам... Хотя я несколько встречала его упоминание в группах о Швеции... Жирным шрифтом положения этого закона.

Не думай, что ты особенный

Женя — из Минска. В начале двухтысячных работал в банке, был начальником валютного отдела. По карьерной лестнице шел легко. Все было неплохо: хороший костюм, машина, сто человек в подчинении, ужины с друзьями в ресторане. Но пришел новый директор и начал менять команду. Женя попал под сокращение. Какое-то время пытался устроиться — не получилось. Решил на удачу поехать на заработки в Швецию. Часто человеку кажется, что он не востребован или востребован не настолько, как хотелось бы. Вот и Жене в его тридцать пять казалось именно так.
— Самый простой способ приехать и остаться на некоторое время поработать — это стать азюлей, то есть беженцем, — рассказывает Женя. — Человек приезжает, берет свой паспорт, закапывает и идет сдаваться.
Мы с Женей бродим вокруг станции метро «Фитья». Это юг красной ветки, один из мигрантских районов. На Жене синяя строительная куртка и штаны в белой краске. Он прямо с работы. У входа в тоннель-бан (тюннельбана)— так здесь называют метро — идет представление: фокусник во фраке удивляет толстушку-ассистентку появляющимися невесть откуда шарами. Возможно, потом он ее даже распилит пополам, а потом снова сложит. Жители района радостно снимают фокусника на айпады. Вокруг невысокие скалистые горы, деревья и пока еще зеленые лужайки. В кустах шуршит молодежь. Почти все вокруг арабской внешности.
— Сперва у себя на родине человек покупает историю, — описывает Женя путь мигранта в Швецию. — Это написанная юристом, официально подтвержденная история о том, как вас притесняли, как за вами гонялись, как вас били в вашей стране. Зачастую это фотографии и документы. Свидетельство о рождении. Мне сделали свидетельство о рождении, в котором сказано, что моя мама — еврейка, то есть я ехал по еврейской версии. Сейчас едет много политиков. То есть каждый, кто приезжает из Белоруссии, — личный враг Лукашенко. Если из России, то личный враг Путина и «кровавого режима». Отдельная тема — геи, которых притесняют. Раньше история стоила 600–800 долларов. Сейчас, возможно, цены упали. Все это учишь наизусть: когда и в каком месте проходили еврейские собрания, когда приезжала милиция, кто прокурор такого-то района, к которому ты обращался с жалобой.

Не думай, что ты в том же положении, что и мы

В Стокгольме есть место, которое называется Мэшта. О нем знает весь мир. Мэшта — это центр утопии, там начинает воплощаться мечта о красивой жизни всех, кто решил стать азюлей. В шведской бюрократической терминологии все намного проще: там располагается миграционная служба.
— Когда сдаешься в Мэшту, тебе выдают постельные принадлежности и определяют твое место в лагере, — продолжает Женя. — Потом проходишь интервью. Сначала обычное — как дела да есть ли деньги. Потом по истории. Там уже серьезный следователь начинает тебя спрашивать: где, когда, что? Если у тебя серьезная легенда и ты не сдал свой паспорт, у тебя появляется возможность остаться здесь где-то на полгода. Раньше было на год. Вообще, до 2001–2002 года сюда приезжали и оставались без проблем. После 2003 года, когда пошел бешеный поток беженцев, правила ужесточились. Теперь это очень проблематично, но на шесть месяцев практически любой остается. Ты получаешь социал — в этом важное отличие Скандинавских стран от других. Деньги небольшие — 2000 крон, но тем не менее это хорошая поддержка. Те, кто приезжает из Средней Азии, отсылают эти деньги домой. Из всей этой толпы «позитив» (положительный ответ, полагаю) получают немногие. В основном люди с детьми. Проходит полгода-год, люди как-то цепляются, ходят на интервью, нанимают адвокатов, добавляют новые свидетельства их преследований. Дети ходят в детский сад, в школу, они уже адаптировались, теперь осталось сказать, что на родине вас больше ничего не держит, — и сердобольные шведы детям не откажут. Они дают «позитив» на временный вид на жительство, а потом и ПМЖ.
На интервью азюль всегда спрашивают, как он попал в Швецию. Никто не говорит, что прилетел на самолете по шенгенской визе. Правильнее рассказать историю про утомительную поездку в контейнере, где приходилось справлять нужду в общее ведро. Среди мигрантов ходит история про одного узбека, который сказал, что спрыгнул сюда на парашюте. Инспектор, естественно, не поверил и попросил чем-нибудь это подтвердить. Узбек пожал плечами и повел работников миграционной службы в лес, где откопал свой парашют.

Не думай, что ты умнее нас

Азюль — это образ жизни. Миллионы людей кочуют из одной европейской страны в другую, пытаясь устроиться и запутать миграционные службы.
— Минимум 50% азюлей — это те, кто приезжает сюда поворовать. — Пока Женя говорит, фокусник достает очередной шар, зрители ликуют. — Наши бывшие соотечественники сбиваются в небольшие банды или группы. Вот они приехали, сдались, теперь у них есть минимум три месяца, максимум полгода, чтобы заработать.
— Похоже на варварский набег, — уточняю я.
— Это и есть набег, — кивает Женя. — Кучкуются на квартирах. Веселые девки, легкие деньги. Шерстят по магазинам направо и налево — магниты, крючки, раз-два. Их задача — как можно больше поднять за это время. Человек в месяц делает около пяти тысяч долларов. Обставляют у себя на родине дома, покупают машины. Самая главная проблема — это потом получить визу еще раз. Рано или поздно человек попадается, и пальчики остаются. В старые времена человек попадался — его отпускали. И сейчас, если украл в пределах ста долларов, уголовное дело не заводится. Здесь, сколько я ни жил по разным квартирам, такие ребята всегда есть. Они могут украсть все что угодно. Многие люди, которые здесь живут и адаптировались, в магазинах вообще ничего не покупают — все заказывается ворам, от продуктов до техники. Азюльская цена — пятьдесят процентов. Это не то что дешевле, чем в Швеции, это дешевле, чем у них на родине. Что касается вещей, бывает, например, что нужен новый сварочный аппарат или что-то такое же большое. Казалось бы, такую вещь из магазина не вынесешь. Только сказал — завтра принесли.
Женя считает, что лучшие воры — это грузины и белорусы. Говорит, что так исторически сложилось. Они и наглее, и смелее. Шведы не дураки и все видят, но они настолько тактичный народ, что заранее отводят глаза в сторону. Лучше дать своровать, чем показать, что заподозрил человека в воровстве.

Не хвались тем, что ты лучше нас

Женя не получил «позитива», но у него была железобетонная легенда. Ему удавалось обжаловать решение миграционного ведомства в течение четырех лет. А потом надоело. И Женя перешел к плану «Б».
— Другой способ — это заключить брак с местным, — говорит Женя. — Женщина легко найдет себе в Швеции партнера для совместного проживания — это называется «самбо» (самбу). Огромное количество женщин приезжают сюда с этой целью. Обычно после сорока: жизнь не сложилась, дома тоска. Что делать? Звонят знакомым и подыскивают пожилого шведа. Кто-то на этом деньги небольшие делает. В принципе шведы охотно женятся на русских: наши симпатичные, следят за собой, неплохо образованны. А самое главное — не такие независимые, как шведки. Также огромное количество шведов женятся на тайках: тайская женщина покладиста, убирает, готовит. А шведка — это эмансипация. Они внешне могут быть симпатичными, но в быту ужасны.
— Все настолько серьезно? — спрашиваю.
— Во многом шведки на своих мужиках ездят, — в голосе Жени появляются нотки жалости. — По статистике, мужчин в Швеции бьют чаще, чем женщин. Мужчинам тяжелее отстоять свои права. Возьмите того же Ассанжа. Если женщина покажет на меня пальцем и скажет, что я педофил и приставал к ее ребенку, — это пятно, от которого невозможно отмыться. Даже если я скажу, что импотент. С русской точки зрения мужчина — самец, он настаивал, а женщина уступила. А здесь женщины в клубах снимают мужчин.
— А какой интерес шведке заключать брак с иностранцем?
— Деньги, — отвечает Женя. — Для меня это уже все в прошлом. Здесь в принципе требуют совместного проживания, иногда это могут и проверить. Но Швеция не полицейское государство. При получении ПМЖ в «миграфон верките» (миграционная служба Migrationsverket миграшунсверкет), конечно, проходишь интервью, там спрашивают, какого цвета зубная щетка у вашей жены, какого цвета унитаз в ванной, — и на этом все. Это не допрос. Русский следователь за две минуты вывел бы на чистую воду.
— Разве они не понимают, что брак фиктивный?
— Да все понимают. Но из-за огромного количества реальных браков с иностранцами предпочитают не сомневаться. Это все здесь вместе связано и перепутано. Служащему «миграфон верките» кажется абсолютно естественным, что пожилой мужчина вступает в брак с молодой тайкой. В этом нет ничего непривычного. То же самое русские жены. В итоге и к русским мужьям спокойное отношение.
Проблема фиктивных браков здесь не является острой по простой причине: зарплаты в стране высокие. Сделка стоит около десяти тысяч евро. Даже при низких заработках эти деньги на «белой» работе зарабатываются в течение трех месяцев. В итоге полукриминальный способ заработка оказывается невыгодным — больше проблем.

Не думай, что ты знаешь больше нас

В свои 44 года Женя снова подумывает пойти в школу. Он недостаточно хорошо владеет шведским, чтобы устроиться на «белую» работу. «По-черному» работать невыгодно: его очередь на квартиру уже подошла, но он не может в нее вселиться, потому что не может подтвердить свой доход.
— Не ходил учить язык, а подрабатывал — в этом главная моя ошибка, — сожалеет Женя. — Те негры и арабы, которые приехали в одно время со мной, уже где-то работают «по-белому». На рынке труда страшная конкуренция, незнание языка отсеивает сразу.
— Кем обычно работают беженцы?
— Русские мужчины — стройка. Женщины — уборка. У арабов своя ниша: мужики — пиццерия, торговля. Они приезжают кланами, сбрасываются на бизнес и помогают друг другу. Через несколько лет он богат. Мы — волки-одиночки, наши сами по себе, слишком умны, чтобы с кем-то делиться. В итоге проигрываем.
— Здесь идеально толерантное общество. Как это работает на практике в твоем многонациональном районе?
— Меня раньше поражало, что арабская молодежь такая отвязная, — говорит Женя. — Молодые шведы могут сидеть и кричать в метро, но в принципе они сдержанны. Вот я сижу в метро, вечер, электричка забита. Трое арабских парней — один лежит на коленях другого, они смеются, и тот, который лежит, ногой бьет стекло. Мне хочется подойти и взять его за ухо, у меня внутри все кипит. Но я не могу этого сделать, потому что здесь страшные законы по отношению к детям: шесть месяцев тюрьмы сразу, без разговоров. И все шведы сидят и делают вид, что ничего не происходит. Возможно, они внутри негодуют, но никто не сделает ничего, чтобы это исправить. Это не их дело, это дело полиции. (о, это сплошь и рядом! Запомните эту фразу «Это не их дело», я вам о ней еще напишу потом)
— А как в Швеции относятся к русским?
— С моей точки зрения, шведы — неприязненно. Все показывается в абсолютно негативном свете. Стоит только какой-то негативной мелочи проскользнуть, это будет во всех газетах. Для них мы — люди умом ниже среднего, которые отбирают у них рабочие места и зарплаты. Они бы нас не хотели видеть, но терпят.
— Как они это показывают?
— Внешне никак, — поясняет Женя. — Здесь нет расизма, нет, например, понятия «чернож…е», но есть «черноволосые». Это уже неприличное слово, его вслух не говорят. Мой друг грузин слышал его, но оно было сказано где-то шепотом.
…Женя ушел по витиеватой дорожке на свою виллу (villa — частный дом) . Фокусник так и не распилил свою пышную ассистентку. Я немного подождал зайца из шляпы, но зайца не было. Зато были арабские подростки в метро. Они громко обсуждали молодых шведок, входящих на остановках. Шведки гордо проходили в другой конец вагона, а подростки довольно хихикали. Настоящие короли «тоннель-бана».

Не думай, что ты важнее нас

За окном вагона мелькают разноцветные пещеры синей ветки метро. Напротив меня сидит Таня. Мы едем до станции «Ринкебю». Таня молода, успешна и абсолютно довольна жизнью в Стокгольме. До этого она жила и работала в Финляндии, там было нормально, но не так хорошо. Таня работает в банке. Ей интересно посмотреть на Ринкебю, она о нем столько слышала, но за годы жизни в Стоке так ни разу там и не была.
Обычно в начале лета молодежь из Ринкебю жжет машины по всему Стокгольму. Ринкебю — местное гетто, здесь нет белых, здесь закидывают полицию камнями, и здесь нет банкоматов, потому что раньше их постоянно взламывали. (Почитала насколько опасно Ринкебю на шведском форуме... Все писали, что все преувеличено и ни с кем ничего не случалось). Мы обсуждаем, что власти города делают, чтобы усмирить подобные районы.
— В медиа читаешь колонку происшествий, — рассказывает Таня, — как правило, в Фисксетере кого-то ограбили. Кто-то подрался или нашли наркотики. А рядом статья, как туда приехал министр и говорил с молодежью, как там построили центр, в библиотеку завезли больше книг и построили новую детскую площадку. Там, кстати, действительно построили классные детские площадки, и народ из нашего благополучного района ездит туда днем с детьми.
— Ринкебю такой же район?
— Там скучнее. Была «программа миллион» — эти дома строились как дома улучшенной планировки. Район, в котором есть все: работа, жилье, центр. Человек мог там жить и пользоваться всеми социальными благами, не выезжая, — школа, больница, парикмахерская. По такому принципу начали другие центры строить.
— Почему же они превратились в гетто?
— Потому что там большинство квартир социального найма, — объясняет Таня. — Когда люди начинают покупать себе квартиру, они переезжают в другой район. А вновь прибывшие селятся туда. Так район становится мигрантским и маргинальным. Им там по большому счету нечем заниматься. Они чувствуют «непричастность» — это термин, который используется для описания проблем с мигрантами. Они не видят для себя выхода и начинают жечь машины.
— А для описания этой проблемы есть специальное слово?
— Здесь очень много думают о том, почему они себя так плохо чувствуют. Это правильно, что они так много в школы вложили, чтобы с самого начала дети росли образованными, в шведских традициях. Чтобы у них была возможность в будущем нормально работать и жить.
— Разве это удобно для государства — выращивать из людей другой культуры будущий рабочий класс? Они же могут в итоге сменить шведов и в хороших районах.
— Они не думали, что эти мигранты потом не захотят жить как шведы. Для них главное — чтобы выполнялись их правила. В противном случае получаются два разных общества. Они это не учли.
Говорить плохо про мигрантов вслух не принято, но этот голос прорывается в кабинках для голосования. Особенно в маленьких городах. На последних выборах националистическая партия «Шведские демократы» прошла в парламент во многом потому, что политика эмиграции не работает.
Мы выходим на улицу. В первые минуты кажется, что ты на метро уехал из Швеции в Африку. На площади перед станцией бурлит жизнь. Сомалийские парнишки что-то обсуждают. Дедушки важно пощипывают свои бороды. Все женщины в хиджабах. Шведского в них — разве только намного более сдержанные цвета одежды, чем на родине.
Местное Бирюлево внешне походит на элитный московский район: кругом аккуратные улицы, хорошие дома. Лица мигрантов транслируют послание: «Жизнь удалась».
— Ты удивлена, что здесь нет горящих машин? — спрашиваю я Таню.
— Нет. Я так себе все и представляла, — Таня останавливает меня у здания, похожего на детский сад. — Смотри, это клуб для тех, кому за шестьдесят.
— Мне непонятно, зачем они устраивают беспорядки.
— Им просто скучно.
— А здесь возможны ответные бунты, как в Бирюлеве?
— Нет, но недовольство постепенно нарастает. Пару недель назад в районе соседней станции метро пятеро подростков изнасиловали девушку. Это была громкая история. В суде подростков оправдали, потому что не было доказано, что девушка была против. Это вызвало общественный резонанс. В интернете кто-то даже выложил имена этих подростков и место их проживания с призывом разобраться с ними. Но на этом вроде все и закончилось.
Таня говорит, что русские мигранты не живут единым сообществом. С ее точки зрения, это неплохо. Она уже давно чувствует себя здесь причастной и нужной. Ее дочь ходит в детский сад. В ее группе есть мальчик, который иногда приходит в платье: у него две старшие сестры, вот ему и хочется щегольнуть нарядом перед ребятами.

Не думай, что ты хорошо что-то умеешь делать

Юридическая консультация Эрин находится в прекрасном старом здании с винтовой лестницей, недалеко от места, где был убит Улоф Пальме. Эрин приехала сюда из Эстонии в конце девяностых. Выучила язык, подтвердила школьный аттестат и поступила на юридический. Она свободно владеет русским, поэтому среди ее клиентов часто бывают русские эмигранты. Это Эрин объяснила мне суть закона Янте.
— У меня часто бывают дела из ювенальной сферы, — говорит Эрин. — Некоторые вещи, свойственные другим нациям, шведы воспринимают иначе. С нашей точки зрения, взять ребенка за руку, когда у него истерика, — это нормально. А шведы могут сказать, что это было избиение, могут позвонить в полицию — и понеслось. Всегда найдутся доброжелатели. Я замечала, что они своих детей не держат за руку. Боятся. Ребенок может присесть или повиснуть на руке, и тогда уже непонятно, как это интерпретируют окружающие.
— Это типичная конфликтная история?
— Такое случается, когда русскоговорящая семья селится в шведском доме. Русские женщины любят красиво одеваться. Мужчины любят дорогие машины. Русские любят жить напоказ. У нас высокие требования к детям. Мы контролируем и подталкиваем их вперед. Это задевает шведское самолюбие.
— То есть они могут настучать в полицию не только в целях заботы о детях?
— Зачастую это попытка поставить на место.
— Вы слышали историю про пятерых подростков, которые изнасиловали девушку, но их отпустили, потому что не был доказан факт изнасилования?
— Я стараюсь быть подальше от таких жутких вещей. В Швеции, чтобы кто-то оказался виновным, нужно это доказать. Не было доказано, что это против ее воли. Изнасилование — понятие абстрактное.
— У нас бы народ попытался разобраться сам.
— У шведов гражданское мужество. Если кто-то будет втянут в конфликт в общественном месте, за него вряд ли кто-нибудь вступится. Это дело полиции.
— Странное мужество. Почему они не помогут?
— Потому что боятся получить по морде, — улыбается Эрин. — Боятся силы. Вот на вас напали, вы сопротивляетесь, вы ему треснули в ответ, а потом будет суд, что вы слишком сильно треснули.
— Но они же в прошлом викинги?!
— Это потому что каждый сам по себе. Нет сплоченности. Здесь не было войны. Итальянцы или французы по-другому на все реагируют. Шведы не были в крайних ситуациях, когда надо было друг другу помогать. У них не было опыта шока. Все-таки говорят, что в России все плохо-плохо, но там как-то все проще решается.
— Разве парень здесь не будет защищать девушку?
— Скорее всего, будет. Но вот если девушка идет без парня и на нее нападают — пройдут мимо. В лучшем случае зайдут за дерево и позвонят в полицию. Зависит от того, касается это именно тебя или нет. Здесь поднимается очень много проблем, связанных с отношениями полов. Иногда доходит до абсурда. Я местных мужчин воспринимаю как вымирающую расу. Здесь всем правят женщины.
Вечером в новостях сообщают, что впервые в истории главой Шведской лютеранской церкви избрана женщина. Большинством голосов пост отдан епископу Лундской епархии Антье Яккелен.

Не смейся над нами

По телику в гостинице идет шведский комедийный сериал о буднях полиции. Женщина-офицер в гипсовом воротнике преследует грабителей. Бандиты останавливают машину и пытаются скрыться в лесу. Офицер преследует одного из них. Грабитель с автоматом прячется за камнем, офицер держит камень на мушке. Бандит высовывается. Выстрел. Негодяй убит. Вдруг в стороне раздается детский крик — оказывается, рядом гуляет мама с дочкой. Офицер бежит к девочке и пытается ее успокоить. В этот момент из-за дерева выходит голый Санта. Переключаю на сериал «Мост». Детективы у шведов намного круче, чем комедии.

Не думай, что нам есть до тебя дело

Марина — парапсихолог, ей 54 года. Ее отец был сапером, поэтому она все детство моталась с ним по Союзу. В итоге семья осела в Таллине. В 13 лет Марина впервые вышла в астрал и с тех пор была убеждена, что мир не ограничивается его научной картиной.
Большую часть жизни Марина проработала учителем биологии. А в девяностых занялась парапсихологией. Рассталась с мужем-моряком, было одиноко, поэтому решилась на знакомство по интернету. Так и познакомилась с Ларсом. Уже 14 лет живут вместе. Первая жена Ларса была тайкой, сейчас она живет на противоположной стороне улицы. До женитьбы у Ларса с детьми была семейная дискуссия, на которой «госпоже Марине» было позволено жить с Ларсом. Марина называет Ларса папой.
— Самое важное здесь — это статус, — объясняет она.
— Что это значит?
— Это значит, что я здесь замужняя женщина, а большинство живущих здесь — «самбо».
Ларс звонит каждые десять минут. Марина успокаивает его, что у нее все в порядке.
— Думает, что ты меня украдешь и увезешь в Россию, — хихикает она.
— Разве здесь принято контролировать жену?
— Папа беспокоится.
— Ты никогда не думала, почему твой Ларс все время женится на иностранках?
— Им тяжело со шведками. С нами намного проще.
Мы сидим в парке. Вокруг народ с гитарами и пивом. Мимо идет стайка подростков. Они обращаются к нам по-шведски. Марина в ответ хохочет.
— Они предлагают нам бросить сигареты и купить у них наркотики, — переводит она.
— Слушай, покажи мне какой-нибудь свой парапсихологический эксперимент — или как это правильно называется?
— А чего ты хочешь? Денег? Успеха? Карьерного роста?
Тут я понимаю, что не готов к исполнению желаний. Первое, что всплывает в голове, — это фокусник из Фитьи и то, что я так и не дождался зайца. Договорились с Мариной вернуться к этому разговору, когда мои желания будут более ясными.
Вечер. Мой автобус ходит с интервалом 18 минут. Не позже, не раньше. Дожидаюсь, жму кнопку на своей остановке. Выхожу на привычную лужайку. Передо мной на траве сидит упитанный серый заяц. Мы посмотрели друг на друга и двинули в разные стороны.

Не думай, что ты можешь нас чему-то научить

На центральных улицах Стокгольма множество магазинчиков с сувенирами. Мне нужен Карлсон, но почему-то везде только Пеппи и ее лошадь. Продавцы говорят, что всех Карлсонов раскупили русские туристы. Еще здесь говорят, что русские не покупают Пеппи, потому что она бунтарка.

Конец.

Ну вот такая статья... Не могу сказать, что я на себе как-то ощутила этот закон...
Подтвердить из статьи могу только то, что здесь никто ничего не может никому сказать... Об этом я еще отдельно напишу, наверное... )

Какое впечатление у вас осталось? ;p